Смех как условие выживания

Может ли помышлять о смехе человек, страдающий неизлечимой хронической болезнью? Именно так поступил Норман Кузинс. В 70-х годах этот американский журналист узнал, что он болен анкилозирующим спондилартритом (тяжелая форма заболевания костей. Прим. ред.).  

Прогноз нерадостен: боли и почти верная смерть в течение нескольких месяцев. Норман Кузинс решил покинуть больницу и провести остаток дней как можно веселее. В частности, он прописал себе ежедневные дозы безудержного смеха, читая юмористов и просматривая фильмы братьев Маркс и ленты, снятые скрытой камерой. В первое время безумный смех заменял ему морфин, заглушающий боли. И постепенно, вопреки всем ожиданиям, больной выздоровел. Ученые были поражены: Норман Кузинс стал почетным президентом медицинского общества Коннектикута и получил диплом медицинского факультета Йельского университета. Умер он в 90-е годы, в возрасте 84 лет.  

Полезен для здоровья. В истории медицины Норман Кузинс был не первым больным, исцелившимся необъяснимым образом. Можно было бы возразить, что его секрет состоял не в смеховых процедурах, которые он себе устраивал, а в силе характера, которые позволили ему их проводить. Но, вероятнее всего, смех и сам по себе обладает благотворным воздействием, считает психонейроиммунология. Эта переживающая бум дисциплина, в создании которой принял участие Норман Кузинс, изучает взаимодействие между мозгом, эндокринной и иммунной системами. Опираясь на сделанные ею открытия, некоторые уже делают выводы: 20 минут смеха в день это средство защитить себя от болезней и поддержать сердце в хорошей форме. Это утверждение стало популярным на всей планете и "клубы смеха", возникшие в 1995 году в Индии по инициативе индийского врача Мадана Катарии, появились даже во французской Швейцарии. Идея о том, что смех полезен для здоровья, не нова: она известна еще со времен античности. Но до сих пор она основывалась исключительно на здравом смысле и не могла сопротивляться нравоучениям врагов хохота. Сегодня наука подтвердила правоту интуиции древних. Со смеха сняты все подозрения: он прочно занесен в лагерь Добра.  

"Homo ridens". Он не только биологически благотворен, но и универсален в культурном плане: антропологи подтверждают, что не существует ни одного человеческого общества, не знающего смеха. Они даже приводят в пример племена, вроде бразильского народа намбиквара, у которого способность смеяться является неотъемлемым качеством вождя.  

Отсюда всего один шаг до тезиса об участии смеха в происхождении человека. Американский эволюционист Джеймс Э. Кэрон сделал этот шаг. В статье, опубликованной в 2002 году в The International Journal of Humor Research, он утверждает, что смех сыграл адаптативную роль в эволюции: "Те индивиды из числа наших предков, которые умели изображать на лице улыбку или производить звуки, характеризуемые как смех, обладали адаптативным преимуществом: улыбка и смех увеличивают шансы человека на выживание".  

Речь идет не о здоровье Homo ridens, а о его умении жить в обществе. Чтобы понять эту закономерность, интересно посмотреть на обезьян, которые, не считая человека, являются единственными в мире существами, способными смеяться. На лице наших двоюродных братьев по эволюции можно уловить нечто вроде примитивного смеха, который впоследствии усложнился и стал высококультурным смехом Мольера и Мари-Терезы Порше.  

Смех гиббона. Понаблюдаем за улыбкой обезьяны. Голландец Ян ван Хоофф, большой знаток гиббонов, изучил мимику их улыбки. Что делает гиббон? Он показывает зубы, что вполне могло бы означать, что ему что-то не нравится. Но в том-то и дело: его мимика это ритуализированная форма агрессивной мимики, она заменяет ему белый флаг. То же касается и смеха. Открытый рот у обезьян это типичная мина, которую они принимают, когда не всерьез дерутся или гоняются друг за другом. Здесь также намерения могут быть неправильно истолкованы. На самом деле обезьяна как бы хочет сказать: "Смотри, я тебя хватаю, но это в шутку!"  

Иначе говоря, смех, как и другие формы ритуализированного поведения, призван снять двусмысленность в неопределенных ситуациях. Это социальная "смазка", помогающая поддерживать извечно неустойчивое равновесие между членами одной группы, которые колеблются между двумя позициями: угрозой и демонстрацией миролюбия. Некоторые ученые утверждают даже, что улыбка и смех в определенной мере подготовили условия для возникновения языка.  

Но действительно ли обезьяны смеются? Во всяком случае, не так как мы. Джейн Гудалл, большой друг шимпанзе, отметила, что у последних смех всегда сопряжен со щекоткой или другими формами телесного контакта. К тому же обезьянам не знаком "вторичный смех", вызванный чьим-то смехом. Несмотря на сходство нашей мимики с мимикой наших меньших братьев, все сходятся в одном: тот смех, который известен нам это свойство человека. Он эволюционировал вместе с развитием языка, постепенно освобождаясь от изначальной примиряющей функции, чтобы превратиться приобрести целую гамму значений.  

Смех это инструмент соблазна, но это также оружие, которое может быть социально убийственным, заметил еще Цицерон. До него Платон подробно остановился на насмешке, которая предполагает принижение другого. Он осудил эту "гримасу безобразия", недостойную свободных людей, поскольку она предполагает потерю самоконтроля. Этот взгляд, который в Средние века вылился в представление о смехе как инструменте дьявола, мы обнаруживаем у самого знаменитого из современных теоретиков смеха, Анри Бергсона, хотя его собственный главный тезис состоит в другом. Смех, говорит он, участвует в регулировании социальной жизни, вставая на пути косности и негибкости, которые угрожают гармонии жизни в коллективе. 

Анна Льетти, Le Temps